(Перевод Патяевой под редакцией Д.А. Леонтьева)
Многие поколения воспринимали человеческий опыт в основном в свете одной из двух парадигм — религиозной, моральной или же их обеих. Эти парадигмы часто существовали параллельно, хотя та или другая из них могла доминировать. Религиозная парадигма делала акцент на духовных и прочих глобальных влияниях; моральная же делала упор на врожденном статусе или классовом положении, вместе с которым передавались определенные правила морали и поведения, без соблюдения которых человек считался не более, чем животным.
В лице Фрейда мы встречаемся с наиболее известным представителем изменившихся взглядов на природу человека. Следуя модели физических наук, бурно развивавшихся на протяжении восемнадцатого и девятнадцатого веков, он ввел строгую историческую причинность как способ сделать субъективное — объективным (и тем самым — доступным отстраненному «научному» исследованию). На протяжении большей части двадцатого столетия этот взгляд был господствовавшим, особенно в подходах, направленных на исцеление психологических расстройств.
Однако после Второй мировой войны становилось все более понятно, что такой механистический подход к человеку ограничен и вводит в заблуждение. Развитие этого понимания было связано с экзистенциальной философией и гуманистической психологией. Данная работа вливается в эту новую освежающую струю.
Первоначально экзистенциальная философия подчеркивала изолированность каждого индивида в равнодушной Вселенной, рассматривала человеческий опыт как невыразимый и подчеркивала свободу выбора и ответственность человека за последствия его действий. Своими корнями она отчасти уходит в общее разочарование, охватившее Европу после Второй Мировой войны.
Когда экзистенциальное мировоззрение пришло в Америку, оно объединилось с гуманистическими взглядами, которые всегда были более традиционными для этого континента. Особую роль в этом объединении, с которым связано уменьшение пессимизма исходной экзистенциалистской позиции, сыграл Ролло Мэй. Будучи психоаналитиком и психотерапевтом, Мэй учил более оптимистичному и ориентированному на здоровье взгляду, который впоследствии стал рассматриваться в качестве экзистенциально-гуманистической ориентации — и из которого исходит и данная книга.
Что такое клиент или пациент? Человек, конечно. Человек, испытывающий определенную нужду. Человек, ищущий помощи. Пока все хорошо. Но...
Что такое человек, ищущий помощи?
Физическое тело, которое входит в мой кабинет. Воспринимающая, познающая, слышащая и говорящая система, которая доставила человека сюда и теперь ведет его через ритуалы представления и усаживания. Всего лишь воспринимающая, познающая, слышащая и говорящая система? Нет. Еще и активное субъективное восприятие, переработка и реагирование на то, что происходит вокруг. Теперь все? Нет, еще есть мысли, чувства и намерения, относящиеся к тому, что происходило в прошлом, и к тому, что может произойти в будущем. Ну теперь-то список полон? Скорее всего нет, но он достаточен, и даже более чем достаточен для того, чтобы мы могли приступить к нашей работе.
«Приступить к нашей работе». Но что такое эта работа? 1 Какие элементы из этого множества должны быть в ней задействованы? Ответ «все» одновременно и слишком скор, и чересчур неполон. Он игнорирует сложность и обширность человеческой жизни, любой человеческой жизни — становясь, таким образом, не слишком полезным. Так что для первоочередного рассмотрения мы должны выбрать некоторые из элементов, а к остальным будем внимательными, но в меньшей степени.
Предложение сменить перспективу терапевта
Наиболее привычное обоснование психотерапии можно вкратце суммировать — хоть и упрощая — примерно в следующих положениях.
Тщательно построенные взаимоотношения дают возможность клиенту и терапевту пересмотреть историю жизни и базовые жизненные установки первого из них и обнаружить, в каких моментах они расходятся с реальностью. Затем эта информация осторожно преподносится клиенту с намерением вызвать изменения в его ощущении комфортности жизни и/или удовлетворенности ею.
Этот процесс складывается прежде всего из собирания терапевтом информации о прошлой и нынешней жизни клиента и, — одновременно — наблюдения способа бытия в мире, неосознанно проявляемого клиентом в кабинете психотерапевта.
Больший опыт, образование и профессиональная подготовка, а также удаленность от повседневных обстоятельств жизни клиента дают терапевту возможность распознать свойственные клиенту модели, затрудняющие или искажающие его жизнь, а затем аккуратно и деликатно обратить на них внимание клиента. Исцеляющему эффекту этого способствует еще и тщательный подбор информации, передаваемой терапевтом клиенту, и приурочивание ее к точно определенному моменту.
Еще больше упрощая, мы можем схематически представить этот процесс как сбор информации о клиенте, переработку ее терапевтом и избирательное возвращение ее назад клиенту. Разумеется, клиент является активным участником и партнером в этом процессе, однако ключевой его составляющей оказывается мудрость терапевта и его умение работать с информацией о клиенте, в том числе чувствительность к признакам переноса клиентом в ситуацию терапии допущений, порожденных другими ситуациями.
Собирая, перерабатывая и возвращая таким образом информацию, чувствительный и умелый терапевт обращает внимание как на ее содержание, так и на сам процесс. Это легко представить в графической форме:
Содержание____________________________Процесс
|
|
|
|
Информация
Наблюдения, вытекающие из моей собственной практики2 и многих лет обучения психотерапевтов, руководства практикантами и консультирования коллег, убедили меня в том, что есть еще одно измерение, обладающее богатым терапевтическим потенциалом, но в недостаточной мере оказывающееся непосредственно в центре нашего внимания. Это переживание клиента в данный момент.
Разумеется, многие опытные и успешные психотерапевты по ходу работы обращают свое внимание на то, что переживают клиенты и создают таким образом обратную связь. Это дает возможность работать с еще одним измерением, относительно независимым от содержания разговора (которое может относиться к прошлому, настоящему или будущему).
Такого рода действия терапевта нередко являются частью обратной связи по поводу процесса (т.е. обращения внимания клиентов не только на содержание, но и на способ их участия в работе), которую многие терапевты считают способствующей самоисследованию и самораскрытию клиента.
Отличительная черта данного подхода — сдвиг основного внимания терапевта с информации о клиенте на текущие актуальные переживания клиента.
Цель этого сдвига в том, чтобы усилить и расширить субъективную активность клиента и вытекающее из нее осознание. Когда субъективное таким образом выводится на первый план сознания клиента, повышается его значимость и мера участия во внутреннем опыте и внутренних процессах клиента. В свою очередь, это помогает клиенту обнаружить способы, которыми он сам себя обманывает, что высвобождает его творческий (или самоисцеляющий) потенциал.
Эта идея призывает к серьезной перестройке поля профессиональной активности терапевта и добавляет к первоначальной схеме еще одно очень мощное, по моему убеждению, измерение:
Переживание
|
|
Содержание__________________________Процесс
|
|
|
|
Информация
Текущий момент как фокус внимания терапевта
То, что реально присутствует в кабинете психотерапевта и наиболее прямо (почти осязаемо) доступно для работы, — это текущий (живой) момент, пребывание клиента и терапевта в этом самом сейчас. Центром их работы должно быть то, что реально есть, а не то, что было или может быть. Разумеется, бывают мысли и чувства о прошлом и о будущем, однако — и это главное, — являясь мыслями и чувствами о прошлом, они реально имеют место в настоящем. Вот пример:
Клиент: Когда я учился в старших классах школы, я был большим идеалистом.
Терапевт А: Какую форму принимал ваш идеализм?
Терапевт Б: А теперь?
Иногда терапевты отвечают в духе терапевта Б, думая, что это в большей степени приводит их к настоящему и, разумеется, это действительно так в отношении содержания, однако высказанное в настоящем времени содержание может не быть по-настоящему актуальным, и ответ терапевта Б в действительности все еще не относится к живому моменту. К нему относится ответ терапевта В:
Терапевт В: Вы датируете это «старшими классами школы».
И ответ терапевта Г тоже:
Терапевт Г: Вы говорите об этом как-то очень отстраненно.
Если считать актуальным то, что наличествует в этой комнате, в этом «сейчас», актуальный элемент становится очевиден: он в том, что предмет обсуждения отталкивается и отодвигается на определенное временное расстояние от того сейчас, в котором это произносится. Действительно актуальным для этой клиентки в момент произнесения высказывания является не идеализм и не старшие классы школы.
Это ключевой момент акцента на текущем моменте, который часто недопонимается: мы склонны скорее слушать то, что говорится, чем то, как и когда это высказывание произносится.
Терапевты должны прислушиваться к «мелодии» в большей степени, чем к словам. Конечно, это наставление относится не только к комнате для консультаций. Ведь большинство из нас, хотя и с разной степенью проницательности, научается обращать внимание не только на саму речь, но и на говорящего. Речистая продавщица нередко вредит сама себе, напирая слишком сильно или говоря с деланным безразличием; невнятные и невпопад ответы человека, поглощенного чтением, — другой общеизвестный пример рассогласования мелодии и слов.
Мы научаемся понимать — как правило, от противного, — что лукавая или поверхностно мотивированная речь скорее связана с потребностями говорящего, чем учитывает интересы слушающего.
В целом, традиционно психотерапия ставила в центр внимания прошлое, причинность или же симптомы, рассматриваемые как значимые следствия личной истории клиента. Поэтому может случиться, что терапевт обращает внимание прежде всего на прошлое, тогда как клиент сосредоточен на будущем, надеясь, что оно принесет улучшение. Между тем, настоящее оказывается несущественным для них обоих.
Я намерен привлечь внимание к перспективе психотерапевтической работы, которую часто игнорируют или недооценивают — к тому, что реально происходит в данном человеке, живущем в этом месте в настоящий момент. Слишком часто, если этот вопрос встает, он расценивается как нечто тривиальное, делание из мухи слона. Актуальному настоящему уделяют, таким образом, лишь мимолетное внимание, воспринимая его как само собой разумеющееся.
Если же прислушаться к текущей реальности, можно с изумлением обнаружить, как часто все мы, даже имея самые лучшие намерения, погружаемся в разговор о и упускаем живое и настоящее, но неявное.
Клиент: Я все еще испытываю сильную печаль... я знаю, это безумие — до сих пор продолжать носить все это в себе — оттого, что Джесси ушла. Я достаточно плакал и, бога ради, почему я не могу освободиться от этого?
Терапевт А: Вам по-прежнему ее не хватает.
Терапевт Б: (С сочувствием.) Это печально.
Терапевт В: Как давно она ушла?
Терапевт Г: Ваши чувства борются друг с другом, и раздражение нападает на печаль.
Терапевт А следует за неприятной эмоцией; это так часто привлекает внимание терапевта. Подобным образом ведет себя и терапевт Б, но с меньшим количеством слов, способствуя более глубокому погружению в чувства. Терапевт В, быть может из-за амбивалентности клиента, запрашивает информацию — возможно, намереваясь оценить адекватность раздражения клиента.
Терапевт Г признает то, что в наибольшей степени
присутствует в комнате в данный момент — тяготящую печаль и раздражение на то, что она до сих пор так сильна.
Я считаю, что именно это пренебрежение непосредственно присутствующим в значительной мере мешает психотерапевтической работе и ограничивает ее эффект. Взгляд, устремленный на подлинное сейчас, может во многих случаях обеспечить свежую и мощную основу для более эффективной терапии. Когда внимание и усилия терапевта направлены на поощрение и акцентирование полного осознания клиентом его непосредственного переживания в момент терапии, достичь можно многого.
То, что я здесь рекомендую — это перефокусировка внимания терапевта и, тем самым, осознания клиента. К какому бы содержанию ни обращались партнеры по терапевтической работе — к личной истории, обращенным в будущее надеждам, личным ценностям, эмоциональному расстройству или текущим жизненным проблемам — их внимание к актуальному переживанию клиента в данный момент времени углубит внутреннее исследование клиента и увеличит потенциал для желательных изменений.
